В последнее время на страницах газет, в виртуальном информационном пространстве особо модной стала тема инклюзивного образования. Тем более, что родители детей, у которых диагностированы серьезные проблемы со здоровьем, часто сталкиваются с категорическим нежеланием руководства школ, детских садов принимать к себе таких ребят.
Нечто подобное не так давно произошло в одном из детских садов Пскова, где родители объявили решительный бойкот мальчику с синдромом Дауна. Досталось и его бабушке, которая по стечению обстоятельств была воспитателем группы, где занимался ее внук. Следствием этого конфликта стало письмо, в котором родители выразили свое беспокойство и характером ребенка (его обвинили в чрезмерной агрессивности), и действиями бабушки (дескать, она уделяет слишком много внимания своему внуку). В заключение была сформулирована просьба к заведующей: принять «единственное правильное решение с учетом вашего мнения в сложившейся ситуации». Ввиду деликатности темы мы не называем ни имени ребенка, ни номер детского сада, однако от этого проблема не становится менее значимой. Корреспондент «ГЛАВНОГО РЕГИОНАЛЬНОГО» обратился к Андрею Царёву, кандидату педагогических наук, директору псковского областного Центра лечебной педагогики, с просьбой прокомментировать ситуацию.
Но сначала — несколько слов о самом Центре. Он был создан более двадцати лет назад на окраине Пскова – в микрорайоне Корытово, при поддержке немецких друзей. Сегодня – это один из немногих в России лечебно-педагогических комплексов, где помогают семьям, в которых воспитываются дети с серьезными отклонениями. В том числе и в сфере интеллекта. Более того, здесь им дают надежду, что ребята, став взрослыми, не потеряются в житейском море и им не грозит кошмар отечественных психоневрологических интернатов. На сегодняшний день Центр объединяет более 500 семей, где растут дети группы риска, с аутизмом, ДЦП, другими не менее серьезными отклонениями в развитии. В их числе и те, кто родился с 47-й хромосомой, которая вызывает так называемый синдром Дауна.
— Андрей Михайлович, в последнее время в обществе активно обсуждается так называемое инклюзивное образование, когда ребятам с ограниченными возможностями предлагают посещать обычные школы. Как вы относитесь к подобного рода новациям?
— На мой взгляд, инклюзивное образование хорошо как идея. Как коммунизм, к которому можно стремиться, но при этом он вряд ли достижим. На практике и в нашей стране, и за рубежом очень много «за» и много «против», когда говорят об инклюзии. Вы будете удивлены, но опыт показывает: в большинстве случаев совместное обучение чаще всего положительно сказывается на ребятах с обычным развитием. Они становятся более внимательными к ближним, начинают проявлять больше терпимости к посторонним людям. Что касаемо ребят с серьезными нарушениями – тут не все так однозначно. Хотя бы потому, что помещение особого ребенка в среду нейро-типичных (то есть обычных) сверстников требует дополнительного специалиста, помимо учителя в классе.
— Почему?
— Потому что ребенок с нарушениями по-другому воспринимает окружающий мир. По-другому перерабатывает информацию, которую получает. Для того, чтобы он усвоил нормативные правила или знания, ему должны помочь специалисты, которые знают его особенности и знают, как подать материал. К сожалению, учителей обычной школы либо совсем не готовят к подобного рода деятельности, либо готовят очень мало. Это одна проблема. Вторая – это то, что учителю просто не разорваться, чтобы проводить урок так, чтобы материал был доступен для всех. И в том числе – для ребенка с необычным развитием. Если у него сохранный интеллект, но при этом он – допустим — плохо передвигается, еще можно говорить об усвоении учебного материала. В таких случаях инклюзия, как правило, идет очень даже неплохо. Трудность в этом случае составляет лишь отсутствие безбарьерной среды. Ребенок на коляске всегда будет зависеть от посторонней помощи – ему все-таки сложно посещать туалет, подниматься по лестнице. Зато, как правило, одноклассники охотно помогают таким ребятам. Для них это необычная ситуация, и они с охотой в нее включаются. Тут еще много зависит от педагога, который может направить энтузиазм ребят в правильное русло. Но это — еще раз оговорюсь — если интеллект у детей сохранен.
— Чем же тогда полезен этот инклюзивный опыт для особого ребенка?
— Главная и единственная польза такой инклюзии – это общение. У ребенка появляется отличная мотивация, чтобы развивалась вербальная речь. Но для этого – опять же — необходимо участие логопеда или иного специалиста, который помог бы ему преодолеть трудности. Бывает и так, что ребенок не может что-то выразить без помощи взрослого. Его не понимают, и от того, что его не понимают, он может проявлять агрессию. На самом деле у него нет намерения сделать кому-то больно — он просто не знает, как выразить то, что хочет сказать, и реагирует неприемлемым способом. Со стороны других родителей это воспринимается будто бы ребенок агрессивный, а значит – опасный.
— Кажется, так и восприняли мальчика с синдромом Дауна в одном из детских садов Пскова…
— Я прекрасно знаю этот случай и знаком с отцом этого мальчика. На самом деле агрессия не является чем-то свойственным для ребенка с синдром Дауна. Тут важно понимать, что он хочет сказать. Чтобы этому научиться, рядом должен находиться человек, способный в этом ему помочь.
— Какую-то рекомендацию можно дать в таких случаях?
— Правила просты… Помимо специалистов, должно быть позитивное отношение самих детей, которые ходят в группу с этим мальчиком, и их родителей. Должны быть наглядные примеры отношения к особому ребенку, чтобы дети поняли, что они выигрывают от общения с ним. Опыт и исследования показывают, что дети класса или группы, в которых находится особый ребенок, становятся в таких ситуациях более внимательными. Это очень значимо. Важно и то, чтобы родители это осознали и не боялись, что синдром Дауна — заболевание, как иногда думают, заразное. Подобное заблуждение идет от незнания этих элементарных вещей. Отсюда — настороженность, отсутствие доверия и уверенность, что такой ребенок представляет угрозу.
— Получается, что на практике у нас инклюзивного образования нет?
— Об этом я сразу сказал… У нас в Пскове были примеры, когда дети в тем же синдромом Дауна ходили в обычные сады, но в конце концов родители отказывались от этой практики. Они видели, как и прежде, что их ребенок сидит в уголочке один. Сами дети не будут подходить к такому малышу, потому что они не могут получить от него ответной реакции. Общение, совместная игра могут происходить только при посредничестве взрослого. Если этого нет, то смысл инклюзии попросту теряется. Как следствие — нет совместной деятельности, интереса друг к другу. А если этого нет, то и инклюзии нет.
— Если вы знаете описанный случай, то вы, конечно же, осведомлены, что заинтересованным лицом выступает и бабушка, которая одновременно является воспитателем в этой группе. Она проявляет инициативу для того, чтобы начать общение, втянуть внука в общие ребячьи интересы…
— Несомненно, но она всего лишь человек, и ее должно хватать на всю группу. Повторюсь: в сложных случаях (а это именно тот случай) нужен специально подготовленный помощник. Лучший вариант в этом смысле — принять в штат такого человека, но тут многое зависит от финансовых возможностей. Пока в наших условиях этого сделать невозможно. Со своей стороны могу сказать одно: специальная образовательная структура (например, такая, как наш Центр) дает особому ребенку гораздо больше, чем инклюзия в обычной школе. Подтверждает это и мировой опыт… Например, выпускники немецких школ, подобных нашей, более приспособлены к жизни, чем те, кто обучались в условиях инклюзии. Парадокс, однако с этим фактом нужно считаться.
-Тем не менее об инклюзии сейчас много говорят, кое-кто даже делится передовым опытом…
— Государство на то и государство, потому что рассчитывает и тут сэкономить. На самом деле это заблуждение – иллюзия, потому что настоящее инклюзивное образование потребует больших ресурсов, чем кажется. Что же касается нашего Центра, то у нас все (!) дети имеют нарушения интеллектуального развития. Есть ребята с ДЦП, с синдромом Дауна, аутизмом, нарушением слуха и зрения. Иначе говоря – множественные нарушения развития. Поэтому, когда мы встречались с отцом того мальчика, я ему прямо сказал: если вы хотите принести вашего сына в жертву развитию инклюзивного образования, оставляйте его в обычном саду – это ваше право. Но если речь идет о том, чтобы добиться реального результата, доступного для ребенка образования, чтобы подготовить мальчика к самостоятельной жизни, то ему следует обучаться в специальных условиях. Тем более, что подобный опыт у нас есть. Например, в этом году к нам пришли трое ребят с синдромом Дауна, родители которых сначала тоже хотели, чтобы они посещали обычный детский сад. Однако с течением времени, взвесив все «за» и «против», они приняли решение в пользу специального образования. Убежден, чем раньше родители поймут, что наши детские сады пока не готовы принять особенных детей, чем раньше они обратятся к специалистам, тем успешнее будет развитие их детей.
Прошу понять меня правильно: я не противник инклюзивного образования, но мы (общество, государство) пока не научились создавать для него условия — кадровые, материальные, отношенческие. Для этого необходимо время и желание, а еще деньги, которых всегда не хватает. Но это не значит, что не нужно ничего делать для развития настоящего инклюзивного образования. Главное, чтобы при этом дети не становились заложниками ошибок взрослых.
— Спасибо за беседу…
Наша справка
Андрей Царёв (16.11.1961 г.) — кандидат педагогический наук, с 1992 года директор Государственного бюджетного образовательного учреждения для детей, нуждающихся в психолого-педагогической и медико-социальной помощи «Центр лечебной педагогики и дифференцированного обучения», доцент кафедры специальной педагогики и психологии Псковского государственного университета, член Общественной палаты России, председатель совета межрегиональной общественной организации «Равные возможности». Доверенное лицо президента РФ, член правления Псковской региональной общественной благотворительной организации родителей детей-инвалидов с аутизмом «Я и Ты».
Источник — Главный региональный